предыдущая главасодержаниеследующая глава

Пещеры

Сильный ветер нес по долине тучи песка, временами скручивая их в стремительно вращающиеся жгуты смерчей. Наши лошади устало плелись по мелкому гравию пологого шлейфа, спускавшегося к озеру Рангкуль от громадных скал, которые тянулись над котловиной зубчатой стеной, прорезанной узкими провалами ущелий. Леонид Федорович заметно ушел вперед и вскоре остановился, поджидая меня. Я уже по опыту знал, что означают такие остановки: сейчас мне покажут что-то любопытное. Так и есть. Сохраняя на лице равнодушное выражение, Леонид ткнул камчой в очередную стену, взметнувшуюся перед нами в полнеба: «Вон смотри! Это пещера Мататаш». В верхней части стены, метрах в двухстах над подножием, виднелся обширный полукруглый вход, как в русской печке, до половины заложенный каменной стенкой, как будто кто-то пытался его замуровать. В бинокль стенка была видна особенно отчетливо. «Что это, неужели кладка?» - спросил я в изумлении: пещера - это совершенно ясно даже новичку - была неприступна. Оказалось, что эта стенка ставила в тупик всех, кто ее разглядывал. Действительно, предположить, что это не кладка, было невозможно; но так же трудно было представить себе, каким образом могли забраться в пещеру люди.

Как после этого было не поверить легенде, которая всегда и все может объяснить!

Вот она.

Когда-то очень давно, во времена Марко Поло, а может быть, и раньше, через Памир из Бадахшана шел большой торговый караван. В тяжелых тюках мерно покачивался на верблюдах богатый груз - парча и ковры, золотые и серебряные изделия искусных ювелиров, драгоценные рубины и лазурит из древних бадахшанских копей, бесценное оружие хорасанских мастеров и многое другое. Через Памир шел главный караванный путь из Китая в Бадахшан и далее в Среднюю Азию. Этим путем проник в Китай и Марко Поло, этим путем привозили из Китая шелк и фарфор. Кочевые племена скотоводов, населявшие в те времена Памир, нередко промышляли и разбоем. Когда караван остановился на ночлег у рангкульских скал, как раз под пещерой Мататаш, на него напали. Дело было в середине зимы - самое удобное время для путешествий по здешним горам: воды в реках почти нет, поэтому ничто не затрудняет переправы. Ночью к спящему каравану подобралось несколько молодцов. Им удалось быстро, до того как все услышат шум, подрезать верблюдам сухожилия на ногах. Оставшиеся без средств передвижения караванщики и охрана не могли рассчитывать ни на чью помощь. Им оставалось все бросить и пробиваться дальше пешком, оставив шайке дерзких разбойников груды товаров. Положение было безнадежное, и караванщики пошли на отчаянный шаг. Пользуясь тем, что по ночам стояли лютые морозы, они стали рубить верблюдов на куски, сразу же приморажи­вая теплое еще мясо к скале. По этой невероятной лестнице, дотянутой по отвесной стене до пещеры, были подняты наиболее ценные вьюки. Вход в пещеру заложили камнями.

Днем, под лучами солнца, страшная лестница оттаяла и перестала существовать. Люди у подножия скалы один за другим погибли от холода и голода, а сокровища навеки остались в пещере... И только иногда, очень редко, после особенно сильных ветров внизу находили то серебряный кумган, то парчовый халат, то еще что-нибудь ценное. Так говорит легенда устами местных жителей.

Эта красивая классическая в своем роде легенда о сокровищах произвела впечатление на многих людей. И не раз, по рассказам тех же местных жителей, богатые авантюристы предпринимали безуспешные попытки достигнуть клада. Рассказывают, что однажды богатый рангкульский бай зарезал чуть ли не сотню баранов, чтобы добраться до пещеры. Однако он погиб, так и не достигнув цели.

Вскоре после того как я увидел пещеру в первый раз, стали предприниматься настойчивые попытки взять ее. Чего только не предлагалось для успешного штурма, вплоть до забрасывания в пещеру кошки с канатом при помощи миномета. Особенно серьезной была попытка, предпринятая в 1957 году академиком Таммом, прибывшим к пещере с небольшой самодеятельной экспедицией. Кончилась экспедиция неудачей, да ко всему еще погиб один из студентов (приехавших из Чечекты посмотреть на штурм), попытавшийся забраться в пещеру самостоятельно. И только весной 1958 года пещера Мататаш была, наконец взята группой ленинградских апьпинистов под началом мастера спорта Громова. К великому разочарованию как самих штурмовавших, так и многочисленных болельщиков, никаких сокровищ в пещере не оказалось.

Весь пол довольно неглубокой пещеры, которую правильнее было бы назвать навесом, был устлан толстым слоем птичьего помета и разнообразного мусора, посреди которого возвышалось гнездо крупного хищника - снежного сипа. Среди натасканного птицами тряпья и клочков шерсти покоилось на старых киргизских кальсонах большое белое яйцо. Если бы альпинисты знали тогда, что перед ними первое гнездо снежного сипа, найденное на территории нашей страны, они могли бы хоть немного утешиться. Во время штурма пещеры эти хищники парили совсем близко, не пытаясь, однако, напасть на людей. Дело происходило во второй половине апреля, когда температура на Памире может еще падать по ночам до минус тридцати пяти градусов. Можно себе представить, в каких условиях начинается размножение у крупных хищных птиц Памира!

Происхождение же стены, загораживавшей вход в пещеру, главной виновницы возникновения легенды, тоже объяснялось просто и буднично. Со временем свод пещеры постепенно обваливался, одни камни слетали вниз, а другие задерживались у входа в пещеру, постепенно образуя стенку, создававшую снаружи иллюзию искусственного сооружения. Изнутри же, как можно догадаться, стенки вообще не было просто лежала куча камней.

В тех же скалах Рангкуля есть еще одна пещера, на мой взгляд куда более интересная, чем Мататаш. Вход в нее расположен на высоте около 4500 метров. Подниматься туда несложно, но утомительно - по сплошной сыпучей осыпи. Пещера начинается в основании скалы и уходит постепенно вниз на несколько сотен метров. Там есть довольно большие залы, без сталактитов и сталагмитов. Группа альпиниста Блещунова, довольно подробно описавшего пещеру, нашла в одном из закоулков старинный серебряный браслет и каменного жука-скарабея. Раскопки, предпринятые таджикским археологом Вадимом Рановым, не дали ничего. Археологов заинтересовал толстый слой птичьего помета в некоторых местах. «Прямо как гуано»,- говорили они. Откуда он там? Это предстоит выяснить. Да и вся пещера до конца не обследована, и о ней, как и о Мататаше, также рассказывают легенды.

Пещер подобного типа на Памире, видимо, больше нет. Наиболее распространены здесь пещеры типа Мататаша - глубокая ниша или камин в скале. Многие пещеры занимают обширную площадь, до сорока квадратных метров. Пещеры, имеющие хороший подход, очень удобны для стоянок: пастухи и охотники нередко пользуются ими, и потолки в таких пещерах обычно покрыты копотью. Во многих из них даже сооружены из камня стенки - сюда прячут в непогоду или на ночь скот.

В. А. Ранов нашел в одном из таких гротов удивительные вещи. Сейчас этот грот, названный по имени долины гротом Шахты, известен на Памире не менее чем знаменитая Альтамира в Испании. Вадим Ранов нашел этот грот во время систематических поисков следов первобытных людей на Памире, начатых в 1956 году.

Живопись грота Шахты
Живопись грота Шахты

По опыту зная, что в удобных гротах и пещерах нередко попадаются следы древних стоянок, Ранов старался не пропускать ни одной ниши, заглядывая в самые глухие уголки нагорья. Грот, о котором идет речь, он заметил снизу, из сухого сая. Пройдя с сотню метров по очень неудобной осыпи и выкарабкавшись на площадку перед гротом, он увидел прямо перед собой, на нависающей стенке грота, намалеванную охрой сценку охоты на диких животных. По стилю исполнения рисунок мог принадлежать только человеку каменного века. Громадный, неуклюжий бык, вероятно як, поражаемый стрелами; сбоку - профили двух кабаньих голов и слева - идущие, видимо, в загон фигурки людей-птиц, странные фигурки, очень похожие на изображения, найденные в Африке и Австралии. Там эти фигурки трактовались как изображения охотников, замаскированных под страусов или эму (такая маскировка практикуется и поныне), но что они могли означать здесь? Изображения, видимо, когда-то покрывали всю стену грота, но натеки уничтожили почти все, кроме этой сценки.

О том, что он почувствовал, открыв такое чудо на Крыше Мира, Вадим Александрович особенно не распространялся: «Я только сказал: мамочки! А больше ничего не сказал...»

В 1960 году отряд Ранова проводил тщательные раскопки грота. Я в то время изучал пернатую фауну скалистых склонов Найзаташа и жил в лагере археологов. Раскопки дали много интересного материала, как в самом гроте, так и в небольшой пещерке, найденной на другой стороне долины. В археологической добыче оказалось немало любопытного и для меня. В сухой памирской почве, где процессы гниения отсутствуют, сохранность вещей, будь то кость или дерево, просто изумительна. Достаточно сказать, что в неолитических слоях были найдены вполне сохранившиеся основания перьев уларов, а в несколько более позднем слое - наконечник стрелы, привязанный лыком (!) к остатку древка. И лыко-то сохранилось!

Благодаря рисункам на стене грота, костям и перьям животных и птиц, раскопанным в культурных слоях, остаткам различных растений нам в общих чертах довольно ясно представилась картина природной обстановки того далекого времени. В вечерние часы всеобщего «трепа», когда, измотанные дневной работой, мы отдыхали у яркого костра после сытного ужина, в долгих оживленных спорах мы пытались реконструировать прошлое. Каменный век казался близким до иллюзии, чуть ли не вчерашним днем. Бывали минуты, когда я совершенно отчет­ливо представлял себе, как выглядела местность вокруг нас в каменном веке. У входа в грот мелькали кряжистые тени первобытных охотников с копьями в руках. Они бесшумно сходили друг за другом вниз, в расстилавшуюся под гротом зеленую долину. По ее середине, петляя, текла речка, окруженная густыми зарослями ивы и тростников. Выше зеленели луга, убегающие к склонам гор. По склонам тоже темнели то здесь, то там пятна альпийских лугов. Травы было много! Где-то на окраине болотистого луга копошилось кабанье стадо, по склонам россыпью кормились архары и козероги. А крики уларов ранним утром звучали так же оглушительно и азартно, как и сейчас...

Между прочим, в тех же самых скалистых горах Найзаташ, где Вадим Ранов нашел свой грот, где-то в очень потайном местечке якобы скрыто древнее-предревнее капище со следами поклонений самых различных культов. Капище это, известное местным старикам киргизам, будто бы нашел геолог Клунников еще до войны. Он рассказал о нем Кириллу Владимировичу Станюковичу в конце 30-х годов, а тот - еще через двадцать лет - мне. Сам Клунников погиб во время войны. Никто не вел специальных поисков, геологи и топографы, работавшие здесь, ни разу не наткнулись на это капище. Возможно, что никакого капища и нет. А вдруг?!

В скалистых отрогах хребта Найзаташ - вытянутой с севера на юг гряде высоких зубчатых скал - было довольно много самых различных ниш, навесов и просто небольших дыр. В одной из них я наткнулся на завернутые в истлевшие тряпки четыре деревянные миски, старые, выщербленные и чуть ли не расколотые пополам большими трещинами. Такие миски и сейчас в ходу в некоторых кишлаках.

На противоположном от грота склоне отрога я нашел еще одну любопытную пещеру. Вглубь скалы уходил правильный, как будто вырубленный руками человека коридор метровой ширины и около полутора метров в вышину. Метров через семь он круто сворачивал вправо. Тут уже было совершенно темно и основательно пахло каким-то зверем. Поспешно выбравшись назад, я соорудил примитивный факел из бумаги и терескена и снова вторгся внутрь. За поворотом мой факел осветил небольшую камеру, углубленную вырытой кем-то в мягком субстрате ямой. Шерсть и помет свидетельствовали о том, что я в логове медведя и хозяин был здесь сравнительно недавно. Может быть, в этой пещере была его зимняя берлога? Кстати, медведь - единственный крупный зверь Памира, которого мне не удалось увидеть ни разу, хотя следы его деятельности попадались нередко.

В этом отношении Кириллу Владимировичу Станюковичу повезло больше, и в своих странствиях по горам Памира он не раз встречался с косолапым нос к носу. И не только с обычным бурым мишкой, населяющим нагорье, но даже с гималайским медведем. Медведь этот меньше бурого, черного цвета, с белым галстуком на шее и груди. Станюкович встретил его в долине реки Каинды на Северном Памире, и достаточно хорошо рассмотрел, чтобы не ошибиться в определении. Ни до, ни после в горах Средней Азии и на Памире гималайского медведя никто не встречал: но он обитает рядом, в горах Афганистана, и оттуда, видимо, иногда забредает на Памир.

Медведь в представлении большинства людей неразрывно связан с лесом, и на первый взгляд кажется странным его обитание в горах, лишенных даже кустарника. Лес на Памире медведю заменяют скалы. Примерно в таких же условиях живет и тибетский медведь-пищухоед (как и памирский медведь, это разновидность нашего бурого медведя). В центральных районах Памира медведи редки, будучи более обычными по окраинам, в верховьях скалистых долин. В районе биостанции за все годы работы я встретил следы медведя только раз. Это было в начале лета в цирке Зор. Видимо, он забрался сюда с верховьев Западного Пшарта, где обычен, и вскрыл здесь, кажется небезуспешно, две сурчины. На их месте остались зияющие воронки - как будто после взрыва авиабомб.

Свежие следы медведей встречались мне в верховьях Кокуйбели, в долине Западного Пшарта и у Зоркуля. В верховьях Оксу по левому берегу раскинулся небольшой горный массив, который так и называется: Аю-Джолу - Медвежья Дорога. Когда-то там было очень много медведей, но сейчас редко кто встречает их следы. Похоже на то, что за последнее время медведей на Памире стало значительно меньше. Д. И. Иванов, путешествовавший здесь в конце прошлого века и оставивший любопытные записки об охоте на Памире, не раз встречал медведей, даже среди бела дня, в самых различных местах нагорья; они спали на припеке на скале или брели по своим медвежьим делам. Сейчас ничего подобного нет. И дело тут вовсе не в интенсивной охоте: специально на медведя здесь не охотятся. Видимо, слишком часто стали его беспокоить - скалы все-таки не лес, и как следует там не спрячешься.

Но вернемся к пещерам. Из многих, осмотренных мною, особенно запомнились две. В одну из них, нависшую над небольшой щелью в рангульских скалах, я попал после долгих упражнений в скалолазании, преодолевая постепенно карнизы, подъемы по щелям и свой собственный страх, именовать который более пристало осторожностью. Пещерка оказалась очень уютной, площадью около двадцати метров и высотой три метра. Ровный пол был замусорен пометом козерогов. В середине возвышался почти полный козерожий скелет, череп украшали огромные рога. Судя по ним, можно было допустить, что козерог скончался от старости; трещины на рассохшихся рогах указывали, что случилось это очень давно.

В одном из углов уходила вверх широкая, постепенно суживающаяся щель. Там стояла полная темнота, но снизу можно было разглядеть очертания двух массивных построек из веток терескена, видимо гнезд. Я добрался до них, упираясь руками и ногами в стенки щели; гнезда удалось разглядеть, только исчиркав с десяток спичек. Судя по всему, они принадлежали когда-то тибетскому ворону и служили много лет подряд, периодически надстраиваясь, пока не достигли столь крупных размеров. Как птицы выводили птенцов в такой темноте - совершенно непонятно.

Другую интересную пещеру я увидел в верховьях реки Кокуйбели, где был разбит базовый лагерь «снежной» экспедиции (о ней я расскажу дальше). Однажды наш инструктор-собаковод вернулся к обеду в несколько возбужденном состоянии и сообщил, что наткнулся на логово барса. К тому времени меня начала одолевать какая-то непонятная болезнь, я уже лежал, но перед такой новостью все отходило на второй план. Мы отправились к пещере, где якобы располагалось логово, вместе с первооткрывателем, взяв на всякий случай винтовку и телеобъектив.

Подниматься надо было по рыхлой осыпи. Из-за повышенной температуры я полз вверх со скоростью черепахи, обливаясь потом. Наконец метров через триста открылась черная пасть пещеры. В обрамлении черноватых скал она выглядела довольно мрачно. Отсюда отчетливо были видны белеющие кости, разбросанные перед входом. Они-то и смутили моего спутника, решившего, что в пещере сидит плотно пообедавший барс. Кости козерогов выглядели довольно свежими, и могло статься, что пещера обитаема. В одном только можно было поручиться твердо: сейчас в пещере никого нет. Шум камней, осыпавшихся под нашими ногами, давно спугнул бы любого и менее осторожного, чем барс, хищника, имевшего достаточно времени, чтобы убраться незамеченным.

Действительно, пещера оказалась пустой. Костей козерогов, архаров, а может быть, домашних баранов и коз было много и внутри, так же как и клочков шерсти, но ни одной свежей кости мы не нашли. Похоже было, что пещера являлась зимним приютом какого-то крупного хищника, может быть и барса. Она располагалась сравнительно низко, на высоте 4300 метров, была обращена на юг и надежно закрыта скалистым гребнем от преобладающих западных ветров.

Вообще, пещеры и гроты в скалах играют большую роль в жизни птиц и зверей Памира, особенно зимой. Здесь они находят надежный приют от ледяных, пронизывающих ветров и жестоких ночных морозов, когда температура падает до пятидесяти градусов. В пещерах залегают в спячку медведи, в крупных гротах ночуют стада козерогов, в дырах поменьше и поглубже ютятся лисицы и волки. Здесь ночуют многие птицы, собираясь нередко большими стаями. Во многих хорошо закрытых от ветра пещерах весь пол покрыт толстым слоем птичьего помета, причем преимущественно мелких птиц. Можно думать, что ночующие стаи мелких птах сбиваются в плотные кучи, чтобы было теплее. Так, например, поступают многие мелкие птицы в холодных высокогорьях Анд.

предыдущая главасодержаниеследующая глава








© ORNITHOLOGY.SU, 2001-2020
При использовании материалов сайта активная ссылка обязательна:
http://ornithology.su/ 'Орнитология'
Рейтинг@Mail.ru
Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь